Биотехнологическая отрасль активно развивается уже много лет, и это долгосрочный тренд, который заметен и в России. Однако доля России на мировом рынке составляет менее 0,1%. Каковы шансы, что в будущем ситуация изменится и на что рассчитывать российским венчурным фондам, решившим сосредоточить свое внимание на биотехе?
Биотехнологии сегодня — модный термин, известный не только специалисту и прочно закрепившийся в массовой культуре. К примеру, страсти вокруг старта публичной продажи акций биотехнологической компании «Аксон» — сюжетная линия популярнейшего американского бестселлера «Поправки»Джонатана Франзена. А известный американский общественный деятель и экономист, прославившийся борьбой с биотехнологиями в 70-х гг. прошлого века,Джереми Рифкин, сегодня предрекает биотехнологическую революцию, в которой основную роль сыграют гены и компьютеры, и посвящает отрасли монографию «Век биотеха».
В 2013 г. на IPO в США вышло 37 биотехнологических компаний с капитализацией более $50 млрд. В Европе инвесторы относятся к новым биотехнологическим компаниям более настороженно. В Старом свете нет заметных специализированных венчурных фондов, а около половины всех европейских венчурных инвестиций в биотехнологии сосредоточены в Великобритании. Однако это характеризует только непростые отношения между венчурным бизнесом и биотехнологическими компаниями. Отрасль при этом за счет других, более традиционных, финансовых механизмов развивается быстрыми темпами. Так, например, Дания — мировой лидер на рынке энзимов и биотехнологической продукции для лечения диабета, Германия — второй по значимости биофармацевтический рынок после США.
В России, по оценкам экспертов, доля инновационных фармакологических препаратов на внутреннем рынке составляет не более 1%. При этом основная часть этих препаратов — импортные. Российские фармкомпании тратят на разработку новых препаратов не более 1-2% выручки, предпочитая развивать производство дженериков, срок патентов на которые истек. Считается, что после истечения патента около 70% рынка оригинального препарата переходит дженерикам, которые производятся чаще всего в развивающихся странах.
Для крупных международных компаний «патентный обвал», неизбежные потери прибыли от продаж традиционных препаратов по истечении патента, стал одной из причин повышенного внимания к биотехнологиям. В сравнении с химически синтезированными лекарствами, воспроизвести биофармпрепараты намного сложнее, а значит, производитель может рассчитывать на то, что не потеряет рынок даже после истечения срока патента. Ради этого ведущие производители лекарств в США и странах ЕС вкладывают в НИОКР 10-15% выручки, и значительная часть этих средств приходится именно на биотехнологические разработки.
Биотехнологии принято делить на 3 крупные «отрасли»:
|
Отечественные фармкомпании сосредоточены в большей степени на импортозамещении. Многие препараты, которые относятся к категории жизненно важных и дорогих, в России вообще не производятся. К примеру, 93% рынка инсулина в России занимают международные компании, а первое в России предприятие по производству инсулина полного цикла открылось только в конце 2013 г. Экономические интересы фармкомпаний здесь совпали с политическими интересами государства, объявившего импортозамещение одной из приоритетных задач. В последние годы многим крупным игрокам фармацевтического рынка удалось получить государственные субсидии на развитие в России производства инсулина, иммунодепрессантов, антибиотиков, интерферонов и других жизненно необходимых и важнейших лекарственных препаратов.
Источник: Frost & Sullivan
Не лучше в России обстроят дела и с остальными «красными» подотраслями рынка биотехнологий – производством диагностических приборов и биосовместимых материалов, клеточными технологиями. И еще менее развит спрос на продукцию «белой» и «зеленой» отраслей: промышленными биотехнологиями, биоэнергетикой и агробиотехом. Это связано, в том числе, и с неразвитостью в России спроса на инновационную продукцию. Доли инновационных продуктов на рынке, таких как биотопливо или биоразлагаемые пластики, на сегодня близки к нулю.
Впрочем, отдельные проекты, создатели которых сумели нащупать правильную рыночную нишу и убедить инвесторов и рынок в эффективности применения своей продукции, существуют и развиваются. Так, например, компания «БиоТехнологии» сумела получить поддержку правительств Республики Алтай, Татарстана и Воронежской области, а также кредит Россельхозбанка на строительство первого завода по производству белкового концентрата подсолнечника «Протемил», кормовой сельскохозяйственной добавки. Компания разработала технологию производства белкового корма из отходов переработки подсолнечника. По словам PR-директора «Биотехнологий»Светланы Маршанкиной, презентуя продукт правительствам регионов, компания делала акцент не на уникальности технологии, а на востребованности продукта, а также решении проблемы утилизации подсолнечного шрота.
Наука не стремится в бизнес
Среди главных проблем, мешающих развитию высоких технологий и биотехнологий в частности, и инвесторы, и чиновники, и ученые называют разрыв между научно-исследовательскими группами и конечным производителем и/или потребителем будущего продукта.
По общему числу ученых Россия находится на пятом месте после Китая, США, ЕС и Японии . О качестве образования и науки в России можно спорить, однако, без сомнения, есть значительное число лабораторий, ведущих исследования на мировом уровне. По мнениюАлексея Конова, управляющего партнера «РусБио Венчурс», в России регулярно появляются прорывные работы в области биотехнологий, однако горизонт их практического применения слишком далек. А вот делать качественные НИОКР, то есть создавать интеллектуальную собственность мирового уровня, на основе которой в краткосрочной перспективе можно было бы сделать прорывное для мирового рынка лекарство или технологию, в отечественных университетах и институтах РАН пока не умеют.
Андрей Шестаков, научный сотрудник кафедры микробиологии Биологического факультета МГУ, также отмечает разрыв между лабораторными исследованиями и их потенциальным индустриальным воплощением: «У нас очень много крутых идей, люди [ученые. –АП] их постоянно генерируют, здесь ничего не изменилось с советского времени. Основной вопрос — реализация этих идей. Колоссальная проблема в том, что очень немногие в фундаментальной науке, которая сейчас посредством грантов, программ дала сильный крен в прикладную область, понимают все этапы, риски, опасности и потребности масштабирования технологии, то есть превращения лабораторной методики в производственную».
Анастасия Демина, директор некоммерческой организации «Биотехнологии будущего», считает, что российским ученым «не хватает ряда качеств (в частности, умения самостоятельно поставить себе интересную цель для исследования, а также достаточно широкого кругозора – многие не разбираются в том, что происходит в научном сообществе в целом и уж тем более на рынке биотехнологий или фармы), чтобы видеть бизнес-возможности и искать потенциальных партнеров».
Впрочем, эти особенности не уникальны для России, считает Алексей Конов: «В мире, за редким исключением (в основном в США, где студентов с младых лет учат предпринимательству), очень трудно или вообще нельзя найти готовую команду в университете или НИИ. В России — тем более. Хорошая команда — это сильный ученый из университета или НИИ, плюс сильный, желательно серийный, предприниматель со стороны, а также несколько сильных советников в регуляторной области».
Непопулярный биовенчур
Но низкий в среднем уровень НИОКР и дефицит биотехнологических проектов в России — не единственная причина слабого развития отрасли. Другая причина — отсутствие спроса на такие проекты со стороны потенциальных инвесторов. Если у российских фармкомпаний на сегодняшний день другие приоритеты, а значит, и приоритетные затраты, то в биотех могут прийти деньги венчурных фондов. По данным NVCA, в США в 2013 г. на долю биотехнологий пришлось 15% венчурного капитала (еще 7% на медицинские приборы и оборудование). В России же, по данным «Обзора венчурной индустрии за 2013 год», выполненного совместно PWC и РВК, биотехнологии занимают всего 2% (еще 4% — промышленные технологии, а 94% — информационные технологии) в структуре отечественного венчурного капитала. При этом в сфере биотехнологий практически не работают частные венчурные фонды. Биопроцесс Кэпитал Венчурс, РоснаноМедИнвест, Биофонд РВК, Maxwell Biotech Group были созданы с участием институтов развития, то есть государственного капитала. Небольшое исключение — «ХимРар Венчурс», венчурное звено ЦВТ «ХимРар», которое специализируется на финансировании ранних стадий разработки инновационных лекарственных средств.
Отличие биотехнологических проектов от проектов в остальных отраслях в ресурсоемкости. «Для биотехнологий, фарминдустрии характерны и высокая стоимость необходимого технического обеспечения, и длительность разработок, — рассказывает основатель томской инжиниринговой компании «Новохим» Алексей Князев. — Собственно, при разработке биоразлагаемых материалов [речь идет о проекте по производству хирургических нитей. – АП] мы год потратили только на подготовку к клиническим испытаниям. Думаю, что в среднем быстрая разработка в сфере агропромышленного комплекса и биотехнологий занимает 3-5 лет».
Еще одной проблемой, как отмечается в «Обзоре венчурной индустрии за 2013 год», является тот факт, что в стране практически отсутствует рынок аутсорсинга экспертизы для инвесторов. В сфере биотехнологий, например, лишь единицы инвесторов обладают внутренними ресурсами для комплексной оценки стартапов. «У нас мало технологических экспертов в биотехнологиях, — считает генеральный директор РВК Игорь Агамирзян. — К сожалению, еще меньше экспертов в биотехнологическом бизнесе. Это немного разные вещи — можно быть великолепным ученым, экспертом в науке и технологиях, но при этом не иметь никакого представления о том, как на этом делается бизнес».
Новые игроки
Для частных инвесторов в России долгие сроки и большие вложения пока кажутся слишком рискованными, поэтому не удивительно, что на поле биотехнологического венчура самыми заметными будут государственные или корпоративные игроки.
Именно таким игроком стал новый фонд под управлением «РусБио Венчурс», об открытии которого было объявлено в начале декабря. Фонд нацелен в существенной части на инвестирование в области биофармацевтики. Якорными инвесторами стали РВК и крупный российский индустриальный игрок»Р-Фарм». Компания рассчитывает, что участие в фонде в качестве активного инвестора позволит ей смотреть на проекты, которые смогут в будущем представлять для неё интерес, но пока находятся вне сферы ее внимания.
По словам Алексея Конова, управляющего партнера «РусБио Венчурс», при отборе проектов фонд будет ориентироваться в первую очередь на продукты и технологии, имеющие перспективы на глобальном рынке. Однако он не исключает, что небольшие вложения могут быть сделаны и в проекты, рассчитанные на российский рынок: «На нашем рынке есть достаточно лакомые ниши, которые можно и нужно осваивать». Что касается анализа проектов, Конов утверждает, что не фонд не будет ограничиваться только российскими экспертами: «У нас есть хорошие эксперты внутри страны, немного, но есть. Также у нас есть очень большой потенциал за счет наших людей, уехавших за рубеж и сделавших там карьеру — академическую, либо в индустрии».
Игорь Агамирзян отметил, что РусБио Венчурс не стоит рассматривать как корпоративный фонд «Р-Фарм»: «Он создается как классический венчурный фонд и ориентирован на привлечение дополнительных инвесторов. Управляющая компания является независимой от инвесторов, корпоративные процедуры фонда были выстроены в соответствии с международными стандартами управления. Наличие крупной фармкомпании среди инвесторов, безусловно, является существенным преимуществом для фонда, поскольку позволяет управляющей компании фонда получать быстрый доступ к экспертизе технологических и коммерческих подразделений «Р-Фарм», а также дополнительные каналы выхода на международных партнеров».
Будет трудно
Алексей Конов признает, что претендентов на инвестиции будет найти не так легко. «Проектов, но не готовых компаний — много и в университетах, и в НИИ. Их можно и нужно искать, и мы уже это делаем. А вот готовые к инвестированию и при этом качественные компании с полноценным составом участников – этого у нас почти нет».
Видимо, именно проблему недостатка менеджеров для биотехнологических проектов так или иначе придется решать новому фонду. Идея о том, что ученый, придумавший востребованный продукт или технологию, при наличии средств и условий, захочет ее развивать, станет владельцем бизнеса и превратится, по факту, из ученого в бизнесмена — тупиковая, считает Андрей Шестаков. «Во-первых, настоящий ученый, который придумал идею и довел ее до промышленного образца, отдаст что угодно, чтобы проделать этот пусть еще раз, а во-вторых, эффективный ученый, мне кажется, не станет эффективным бизнесменом или промышленником», – признается биолог. Шестаков уже проделал путь от лабораторного образца к готовому продукту – он разработал пробиотик «Лактевия» (компания «Эвитон»). Сейчас ученый склоняется к тому, что развитием компании и продукта должны заниматься профессионалы, а ученому лучше либо продать свою технологию таким профессионалам, либо создать компанию в партнерстве с ними, заняв позицию научного консультанта.
Впрочем, менеджеры, способные развивать биотехнологические проекты, в России тоже постепенно появляются. К примеру, дляАндрея Афанасьева, сооснователя и CEO проекта iBinom, этот проект уже не первый. И если iBinom — это проект из сферы биоинформатики, ИТ-продукт для расшифровки генома и диагностики заболеваний, то предыдущий стартап Афанасьева, Dendrivax, разрабатывал противораковую вакцину. Dendrivax сейчас заморожен — не удалось найти финансирования, а iBinom активно развивается. «Сейчас мы закрываем раунд финансирования с бизнес-ангелами. До этого в нас вложились Leta Capital и Altair.VC через бизнес-инкубатор МГУ», — рассказывает Афанасьев. По мнению бизнесмена, ИТ-проекты действительно легче находят инвестиции, так как их легче реализовывать, для биотехнологических проектов же «не хватает людей с правильным пониманием венчура». «Наши фонды крайне осторожны, там сидят «бухгалтеры», а не визионеры. Хотя, конечно, качественных проектов тоже крайне мало. И их не станет много сразу, нужно много сил вложить в образование проектных команд, и нужно многим дать почувствовать на своей шкуре, что такое — делать свой проект», — считает Афанасьев.
«Сможем ли мы сами — как фонд — строить эффективные команды с нуля, — не знаю, не уверен, — признается Алексей Конов, — все-таки наш фонд маленький по биотеховским меркам, и строить свой внутренний «инкубатор», где можно было бы зарождать и растить команды, нам просто может быть не по силам. Но, не исключаю, что в партнерстве с кем-то, например, с нашим якорным инвестором «Р-Фарм», при поддержке РВК, — это вполне возможно».
Материал: RBC.RU